Do not spray into eyes - I have sprayed you into my eyes. ©
2 часть(продолжение)
Пенкала — не самое удачное место, чтобы погибнуть. "Медвежий" угол Галактики. Поверхность планеты представляет собой полупустыню, в которой глупые гуманоиды с тёмно-жёлтой кожей влачат жалкое существование, периодически прячась от бушующих солнечных бурь. Из-за возмущений в атмосфере закаты тут шикарные, но ни связь, ни транспортер практически не работают.
Именно поэтому имперская делегация прибыла на двух шаттлах на обычный сбор налогов, и потому же, когда необычно большая группа хорошо вооруженных пенкалианцев встречает их, ситуация оборачивается в довольно серьёзную проблему, которую решить обычными фазерами не получается.
Неофициальный девиз Империи "Каждый сам за себя", кажется, работает превосходно. Кирк хватает Маккоя за рукав и тянет в один из похожих на перевернутую шляпу домиков внизу улицы, где они отбирают у хозяев местные тряпки, напоминающие робы, чтобы скрыть униформы.
Итак, меньше чем через час Энтерпрайз откроет огонь, сея смерть в столице Пенкалы, а Кирк и Маккой ускользнули на одну из ферм в нескольких километрах от окраин города — настолько далеко, насколько отважились удалиться в жаркую пустыню и, возможно, даже за пределы зоны поражения пятнадцати килотонной фотонной торпеды.
Крыша дома покрыта сплетёнными корнями, как выяснилось, когда Кирк выгнал перепуганную семью наружу. Комната наполнена холодным синим биолюминисцентным светом, исходящим от похожего на папоротник растения, примостившегося на стенах. Тень и прохлада ощущаются превосходно после жары, шума и страха, коими был наполнен город. И Маккой ничего не имеет против этого ложного чувства безопасности, если оно заставляет его сердце не так сильно ухать в груди, а пот на лбу — высохнуть.
— Не надо было оставлять Спока на мостике за главного, а Сулу — брать в десант? — спрашивает Маккой, когда они немного переводят дыхание.
— Прекрасно. Я проведу последний час своей жизни, случая твои упреки. — Кирк закатывает глаза, глядя на грязный потолок. — Я же говорил, что Сулу в любом случае выполнил бы приказ стрелять, вне зависимости от того, вернулись бы мы или нет. Гранд Адмирал не любит, когда местные ерепенятся.
— Даже если так. Вряд ли у неё есть намерение обсуждать выдачу пленных.
— Слушай, Маккой... Продолжишь в том же духе — и я начну обсуждать перспективу передачи тебя имперским дознавателям.
Это их обычная тема: Маккой не скрывает своего безразличия к завоеваниям Империи, а Кирк изображает ярое желание сдать его тайному отделу имперской полиции. Вообще-то он, как и обещал, не трогал Маккоя и его медотсек, а в обмен Маккой оставлял бунтарские разговоры на то время, когда они были одни.
— Итак, — говорит Леонард с ответным сарказмом, — ты и вправду думаешь, что получишь медаль посмертно за эту операцию? Потому что, учитывая размеры той заварушки, в которую мы ввязались, вряд ли мы выберемся из неё живыми.
— А хрен знает... — отвечает Кирк, сканируя наэлектризованный воздух коммуникатором в пятидесятый раз в тщетных попытках найти место, где бы ловило. — Если Сулу знает своё дело, то с нами, вероятно, всё будет в порядке.
Кирк захлопывает коммуникатор, предварительно установив его в режим маяка, и кладёт на стол.
Маккой прекрасно знает, что это превосходная возможность для Сулу избавиться от большой части руководящего состава за один присест, и вряд ли амбициозный рулевой её упустит. И, глядя на поникшие плечи Кирка, Леонард понимает, что подобные мысли пришли в голову и капитану.
— Ну и ладно, — говорит Маккой, — я ни о чём не жалею.
— Правда? — откликается Кирк и делает шаг к нему. — Уверен?
Доктор чувствует жар его тела и невольно вздрагивает. Глаза Кирка такие синие. Он приобнимает Леонарда за шею, и мгновение спустя губы капитана на его губах. Маккой так часто представлял их поцелуй. Даже чаще, чем секс. И всё равно в реальности он намного лучше, чем любые фантазии: мягкие губы, шаловливый язычок и проникающий под кожу жар — всё наполнено такой чистой сексуальностью, что член Маккоя мгновенно наливается твердостью.
Поцелуй смерти. Но Леонарду плевать. Он целует Кирка в ответ с такой яростью, которая удивляет их обоих. Он хочет коснуться его кожи, трогать его всего, зацеловать до потери пульса. Маккой расстёгивает комбинезон Кирка и стаскивает с его плеч. Это как вспышка сверхновой. Они раздеваются так быстро, как только позволяет тесное пространство. Каждое прикосновение жжёт как огонь. Леонад касается Кирка, твёрдого и бархатного на ощупь. Он массирует напряжённые ягодицы Джима, царапает внутреннюю поверхность бёдер, кусает и вылизывает его соски, а Кирк гортанно стонет и впутывает пальцы в его волосы, а потом свободной рукой надавливает на его плечи, заставляя опуститься на колени. И Маккой совершенно не имеет ничего против того, чтобы оказаться перед желанным и совершенным членом любовника.
Леонард обычный человек, но он всё же доктор, поэтому член вряд ли может его удивить, однако Пайк постарался окружить Кирка такой загадочностью, что Маккой не может не прийти в восторг, чувствуя себя так, словно забрался за семь дверей в замок Синей Бороды к его сокровищу. Это победа. Он скользит ладонью вдоль члена Джима. Раз, два. Концентрированное удовольствие, которое Маккой закрепляет, наконец, обхватывая губами головку. Никакая победа не может ощущаться так сладко, потому что она не имеет вкуса напряжённой, бархатной плоти во рту, интимного мужского запаха Джима. Кирк толкается в его рот и гладит Маккоя по волосам. Леонард тянется к собственному члену. Это замкнутый круг — как будто это Кирк ласкает его плоть губами, а он — касается члена Джима рукой. Они, несомненно, созданы друг для друга, в их маленькой, собственной вселенной, где Пайка не существует. Если бы только Неро опоздал хотя бы на немного, если бы только Маккой успел осуществить то, что задумал с Пайком, если бы Кирк был немного циничнее. Но это была бы другая вселенная. Они были бы другими людьми. Хотя Маккой уверен в том, что притяжение между ними было бы не меньше, ведь разве может быть момент лучше, чем сейчас, когда они вместе?
Кирк кончает в рот Маккоя, вскрикнув и выгибаясь в спине, опираясь на плечи доктора, чтобы не упасть. Леонард жадно сглатывает всё до последней капельки, желая только одного: чтобы было больше. Кирк тянет его вверх, поднимая, и они цепляются друг за друга, тяжело дыша. Капитан целует его глубоко, без промедлений и доводит до разрядки одной рукой, второй придерживая за шею, то лаская кончиками пальцев, то впиваясь ногтями в кожу Маккоя.
Когда Спок, наконец, находит их спустя час, они полностью одеты, но не нужно быть дознавателем или телепатом, чтобы понять, что произошло. Спок сообщает капитану, что шатлл ждёт их недалеко от дома, и отводит взгляд, всем своим видом показывая, что обо всём догадался.
— Ты скажешь ему? — спрашивает Маккой, не в силах выговорить это имя, но зная, что Кирк поймёт, что он имеет в виду Пайка.
Кирк стоит на пороге распахнутой двери, окутанный золотым сиянием солнца.
— Конечно.
— Как думаешь, что он с нами сделает?
Кирк хлопает его по плечу, по-дружески, но в этом жесте нет прежней интимности. Как будто они вернулись в Академию, и Маккой приходит в себя после очередной тренировки на тренажёре, стараясь, чтобы его не вырвало.
— Не знаю. — Кирк сжимает губы в линию, а на его лице застывает маска безразличия.
Пайк наполняет бокал Маккоя слегка газированной содой из старого, отделанного серебром сифона. Леонард смотрит на поднимающиеся со дна пузырьки. Он знает по собственному опыту, что близость смерти делает всё проще. Даже без прозрачных намёков Пайка он видит, что движется к ней, смерти, обозначенной яркой вспышкой счастья, которое никогда не длится долго. Исходя из собственного жизненного опыта, Маккой понимает, что этого более чем достаточно, хотя сейчас, когда ситуация близка к горькой развязке, кажется совсем иначе.
— Я знал, что когда-нибудь это произойдёт, — говорит Пайк, — я просто не думал, что это произойдет с кем-то вроде вас.
Он выглядит удивлённым и подавленным, как родитель, недовольный выбором возлюбленного собственным ребёнком.
— С кем тогда?
— Следующим капитаном Энтерпрайз. Это естественно, не так ли? Дети убивают своих родителей, если только родители не доберутся до них первыми.
— Отец Джима не добрался. — Маккой словно слышит себя со стороны.
— Да, — откликается Пайк. — И я не собираюсь. Хотя его следует наказать. По-другому нельзя.
Маккой холодеет от этих слов.
— Наказать? — повторяет он, но Пайк делает вид, что не слышит слов доктора. Он просто смотрит на Маккоя сверху вниз, как судья, готовый огласить приговор.
— Мы закончили, Маккой. — Адмирал забирает бокал из дрожащей руки доктора. — Увидимся в 2400 в каюте капитана. А пока вы останетесь в собственной комнате и не будете общаться ни с кем. Моя охрана поможет вам в этом. - Голос Пайка звучит так, словно он делает Маккою огромное одолжение. — Вы поняли?
— Да, адмирал, — отвечает Леонард, прекрасно осознавая, что его час пробил — его лишь несколько отсрочили.
Маккоя сопровождают ухмыляющиеся охранники, когда он идёт к каюте Кирка в полночь по земному времени. Он всё ещё в одет в форму, а самые отвратительные шесть часов ожидания, когда все внутренности скрутило в тугой клубок, позади.
Каюта капитана на Энтерпрайз одинаково величественна и защищена. Маккой удивлён, что охрана впускает его одного, без сопровождения, и он переступает кроваво-красный ковёр у входа, проходя внутрь.
Дверь с тихим шорохом отодвигается, и первое, что видит Леонард — Кирк, обнажённый, с заведёнными вверх связанными руками, прикреплёнными к перекладине на потолке. Его рот завязан зелёным поясом адмирала.
— Вы вовремя, доктор.
Маккой с трудом отводит взгляд от Кирка и смотрит на Пайка, который стоит рядом с Кирком, полностью одетый, со скрещенными на груди руками. Его поза расслабленная, как и раньше, но взгляд яркий, острый и требовательный. И Маккой снова смотрит на Кирка. Не для того, чтобы попялиться, скорее, чтобы защититься от этих глаз. На теле Джима нет следов, а агонайзер Пайка всё ещё прикреплён к его поясу, но это не значит, что Кирку не причинили боли. Когда Маккой наконец встречается взглядом с Кирком, он замечает круги под глазами. Джим пытается что-то сказать, глухо мычит, не в силах выговорить ни слова из-за закрывающей его рот материи.
— Что вы с ним сделали? — шепчет Маккой.
— Всё в своё время, — отвечает Пайк. Он скользит взглядом по Кирку вверх и вниз с таким видом, будто бы оглядывает нарисованную им лично картину, которую собирается продать. А Джеймс пытается успокоить дыхание, и ему удается это ровно до тех пор, пока он не встречается взглядом с голубыми глазами Пайка, и то, что он видит в них, заставляет его вновь дёрнуться.
— Маккой. — Пайк кладёт руку на плечо доктора и слегка сжимает его, как будто они старые друзья и всего в полуметре от них нет обнажённого блестящего от пота Кирка. — Вы играете в карты?
— Э-э-э, да, сэр, — отвечает Маккой, на несколько мгновений попросту не соображая ничего от страха.
— Отлично, потому что я собираюсь дать вам шанс получить то, что вы хотите. — Пайк довольно улыбается, и Леонард чувствует лёгкий приступ тошноты от этой улыбки.
— Зачем вам это делать? В чём подвох?
— Потому что вы испортили его. Вы научили его хотеть что-то новое, то, чего я не могу дать ему. Он не будет перечить мне, но и вас не забудет. Хотеть вас и воздерживаться — невозможно для него. Это разрушит дисциплину. Он сильно рискует из-за этого. Пенкала доказала это. Если Спок не нашёл бы вас, вы бы были погребены под метрами осколков после взрыва бомбы с улыбками на губах. — Пайк поворачивается к Кирку, как будто тот участвует в разговоре. — Неправда ли, Джим? Он действительно этого стоит?
— И что вы предлагаете? Решить этот вопрос, просто... сыграв в карты? — нужно придумать какой-нибудь план действий, но Маккой не может придумать ничего.
Пайк коротко пожимает плечами.
— Дуэль на пистолетах на закате, конечно, более драматично, но вы же понимаете, что не вариант. Так что играем в карты. Если вы выиграете, то я отдам вам Кирка со всеми правами и привилегиями и так далее.
— А если я проиграю? — спрашивает Маккой, потому что Пайк ждёт этого вопроса.
— А что вы можете предложить? — интересуется Пайк, гордо, словно дело касается выставленного на продажу товара, и гладит Кирка по боку. — На что вы готовы пойти, чтобы получить его?
— Свою жизнь, — без колебаний отвечает Леонард.
— Нет уж, слишком просто. Кроме того, я мог бы забрать её ещё несколько лет назад. Нет, Маккой, вам придётся выложить на стол что-нибудь действительно достойное моей цене. - Прикосновения Пайка к коже Кирка лёгкие и нежный, одними кончиками пальцев. — То, что вам действительно дорого.
Картина, которая возникает перед глазами Маккоя, такая чёткая и яркая, что внутри всё скручивается от страха, но он уверен, что эту ставку Пайк примет.
— Если я проиграю, — отвечает доктор, — я отправлюсь на бериллиевые шахты на Аргалон-7.
Он не ошибся — Пайк удовлетворённо кивает:
— Идёт. Насколько?
— На пять лет. — Ровно столько они с Кирком знакомы. К тому же вряд ли он продержится так долго, если только Пайка не убьёт кто-то, кроме Кирка.
— Тебе нравится такое условие, Джим? — спрашивает Пайк. — Согласен?
Взгляд Кирка мрачнеет, он смотрит перед собой не видя, но всё же склоняет голову в знак согласия. Даже если у него была надежда, что Маккой вытащит их обоих из этой заварушки, она исчезает без следа.
— Хорошо, — говорит Пайк, хлопая в ладоши, — ваш выбор, Маккой, во что играм. Начнём, как скажете.
Пайк подвигает стол Кирка для игры в карты и садится напротив Маккоя, рядом с Джимом, оказываясь аккурат на уровне его вялого члена. Леонард понятия не имеет, как он будет даже сидеть спокойно, не говоря уже о том, чтобы концентрироваться на игре. Когда Пайк достаёт новую колоду и резким движением засучает рукава, Маккой не может не вспомнить старую историю про дьявола, предлагавшего сыграть на душу в карты заведомо обречённому на проигрыш человеку. Его тётя Линда часто рассказывала ему подобные истории, потому что верила в дьявола и проклятия — одно из многих качеств, делавших её совершенно непригодной для воспитания ребёнка в реалиях Империи.
— Назовите игру, — настойчиво повторяет Пайк, кладя колоду на стол.
— Кункен**.
— А вы чертовски занятный малый, Маккой, — Пайк издаёт короткий смешок, - вас учили этому на вашем юге? Небось, наряду с котильоном*** и охотой на енота? Ладно. Перейдём к делу. Стандартные правила, двадцать пять очков бонуса за "джин"****, играем до ста очков?
— Как скажете, адмирал. — Линда учила его играть в кункен долгими летними вечерами, когда они сидели на крыльце, если не было много комаров. Куда он ни попадёт сегодня вечером — на Арагон-7 или в ад, — он точно знает, что никогда больше не увидит родную Джорджию.
Пайк даёт Маккою перетасовать, а потом сдвинуть карты, и доктор смотрит на руки адмирала, чтобы сохранить спокойствие, потому что всё остальное в комнате пугает его до смерти — начиная от взгляда Пайка и заканчивая обнажённым Кирком.
Когда Маккой берёт сданные карты, в ушах гудит, а в груди сердце глухо стучит, словно молоток по наковальне. Но внезапно переполненный мыслями мозг Леонарда сдаётся, и напряжение ослабевает. И это ощущение прекрасно. Невесомая чистота. Теперь Маккой понимает, что имел в виду Кирк, описывая свои ощущения перед боем.
Леонард внимательно изучает карты и делает первый ход, долго не раздумывая. Неплохой расклад. Три карты одной масти подряд — с места в карьер.
— Я много спрашивал вас сегодня, Маккой, — говорит Пайк, выкладывая короля, — хотите что-нибудь в свою очередь у меня спросить? Или просто сказать мне что-нибудь?
Что Маккой точно хочет сказать, так это то, что терпеть не может тех, кто болтает, играя в карты, но он прекрасно понимает, что это попытка отвлечь его. И она не работает, потому что он опытный игрок и к тому же сумел избавиться от собственного страха. Он чувствует, что может видеть сквозь карты Пайка, слышать звуки на другом конце корабля. И единственная вещь, недоступная для него, — это то, о чём думает Кирк. Как будто тот должен что-то делать — пытаться строить глазки или наоборот сопротивляться, дергаться, — хоть что-то, чтобы обратить на себя внимание двух людей, которые решают его судьбу при помощи пятидесяти двух бумажек.
— Раз уж вы заговорили об этом, сэр, — говорит Маккой, очень кстати взяв из колоды бубновую тройку. — Почему вы выбрали Кирка?
— Я знал его родителей. Трахал его мать, если уж совсем откровенно. Надеюсь, вы простите мне мою прямоту. Хотя её никогда по-настоящему не интересовал никто, кроме Джорджа.
Игра двигается довольно быстро. Пайк смотрит на карты в своих руках, набирает и сбрасывает их с профессиональной уверенностью.
— Тогда в чём дело? — Маккой надеется, что ему удастся успокоить Кирка после, когда они оба выберутся из этой заварухи.
— Они были идеальной парой — оба амбициозные, страстные, харизматичные. — Пайк бросает короткий взгляд на Кирка, мол, посмотри, он весь в родителей.
— Но ничто из этого не спасло их на Нараде. — Маккой не знает ничего, кроме официальной версии, но выгодно продолжить этот разговор.
— Увы. Если бы они начали эвакуацию раньше, но это не в духе Империи. Погибни вместе с кораблем или, если это невозможно, спасай в первую очередь старших офицеров.
— И что нужно было делать Джорджу Кирку в данной ситуации? — Маккой берёт карту из стопки и понимает, что с таким раскладом выигрывает. — Позволить жене и ребёнку умереть во славу Империи?
— Да кому к чёрту нужна эта Империя? — говорит Пайк, умудрившись шокировать Маккоя, хотя тот уже думал, что ничто не может удивить его. — Он должен был спастись сам. Это то, что сделал бы в данной ситуации любой нормальный человек. Альтруизму нет места в обществе для успешного его функционирования, Маккой. Все пожинают то, что посеяли.
И с последней фразой Пайк кладёт на стол карты, довольный тем, что завершил свою игру. По спине Леонарда пробегает неприятный холодок — он был слишком увлечён собственным раскладом, чтобы обращать внимание на карты Пайка. Последним ходом он бы смог закрыть все карты адмирала, но компьютер всё равно засчитал победу за Пайком, который теперь вёл на двадцать очков впереди, а Маккою сократил одну пятую пути к блестящей карьере на имперских шахтах.
Они сыграли ещё два тура. Леонард держит рот на замке, но Пайк всё равно ведёт, хотя доктор и чувствует себя более уверенно.
— Но был ли это и правда альтруизм? — спрашивает Маккой, когда начинается следующая игра. — Может быть, он планировал убежать, прихватив с собой дилитий, но просто не успел.
Пайк фыркает:
— Хорошая сказка. Только вряд ли кто в неё поверил бы. Другое дело — правда.
— Правда? Вы имеете в виду, жертва собственной жизни ради жены и ребёнка?
— Именно. — Пайк поднимает взгляд от своих карт и смотрит на Леонарда. — Подобной слабости нет места на Флоте, даже среди предателей.
Маккой кивает, хотя и остаётся при своём мнении.
Игра затягивается, и Маккой, утомлённый этой неясностью, начинает жалеть, что не выбрал покер, особенно, когда Пайк в очередной раз покрывает все его карты и благодаря этому получает шестьдесят восемь очков в сумме, в то время как Маккой получает испарину. Карьера в аду вырисовывается всё более отчётливо.
Леонард тасует карты и думает, что по крайней мере последние минуты своей свободной жизни постарается испытать терпение Пайка.
— Но вы так и не ответили на вопрос: почему именно Кирк, сэр?
— Хорошие гены, — отвечает Пайк с улыбкой, бросая взгляд на Джима. — И отличное воспитание в одной из лучших колоний для несовершеннолетних. Но по большей части из-за него самого. Я увидел его, поговорил с ним, ну, вы понимаете. Это был некоего рода тест-драйв, который он прошёл.
— Ясно. — Вот теперь Леонард изо всех сил старается концентрироваться на игре, а не на разговорах.
— Это не то, о чём вы думаете, Маккой. Хотя он без сомнений смазливый мальчик. Нет. Я просто привёл его в шаттл и показал ему звёзды. До этого он был лишь в грузовом отсеке корабля, когда его перевозили на шахты. А я показал ему, что он может на самом деле увидеть с корабля. И тогда я понял, что он сделает всё — абсолютно всё, — чтобы снова увидеть это чудо. Это желание не такое, как подавляющее большинство страстей, управляющих нашей Галактикой, Маккой. Оно очень редкое, и благодаря ему можно свернуть горы.
Одновременно с последней фразой Пайк выкладывает десятку червей, и Маккой понимает, что изо всех карт эта — та, что нужна. Он берёт её дрожащей рукой, проверяет несколько раз и говорит:
— "Джин".
Он снова в игре. Леонард надеется на ободряющий взгляд от Кирка, но, когда поворачивается к капитану, тот смотрит в другую сторону.
— Хорошо, Маккой, — сухо говорит Пайк. — Будет мне уроком за то, что я предался ностальгии.
Маккой поднимается, чтобы налить себе воды, чувствуя себя странно, будто бы он как дома в капитанской каюте, но едва ли он может своевольностью унизить Кирка сильнее, чем это уже сделал Пайк.
Адмирал, разумеется, отыгрывается, и после следующих нескольких туров у него восемьдесят два очка, в то время как у Маккоя только семьдесят пять. Если у кого-то из них будет "экспресс" или "джин"*****, все закончится. И Леонард, уже измотанный и плохо соображающий от напряжения, не может не думать о том, чтобы это случилось поскорее.
— Итак, вы показали Джиму звёзды и сделали ставку на то, что он пройдёт всё, лишь бы дотянуться до них, — говорит Маккой прежде, чем Пайк начинает сдавать карты. — Преданность, которая... — Леонард подбирает слова. — Разве она отличается от той, за которую поплатился его отец?
— Вы не поняли. — Пайк мгновение медлит, ловит взгляд Маккоя и удерживает его, одновременно положив колоду на стол с глухим звуком как удар молотка по крышке гроба.
Леонард сглатывает и кивает. Теперь он всё понимает. Пайк говорит о любви — слабости рабов, подчинённых планет и сказок. Пайк нашёл способ использовать её, сделать двигателем своих амбициозных планов, а Кирк — топливо. Одно дело, когда это чувство направлено к звёздному небу и кораблю, несущему его к тем самым звёздам. И другое дело, когда она ведёт к простому сельскому доктору с его привязанностью к Земле, тихой жизни и склонностью к самопожертвованию.
Если Пайк убьёт Маккоя сейчас, Кирк возненавидит его. И раз уж Леонард явно дал понять, что скорее умрёт, чем оставит Кирка, то единственный способ избавиться от него — превратить во что-то, в чём не будет нужды. И шахты на Арагоне-7 справятся с этой задачей на все сто. Несколько недель под землей превратят доктора в жалкое создание с пустыми глазами, не стоящее ни любви, ни даже жалости.
И всё же это ничего не меняет. Маккой не врал, когда говорил Кирку, что ни о чём не жалеет. Возможно, Джим и не говорил ему всей правды, потому что этого не хотел Пайк, но теперь всё встало на свои места.
— Раздавайте, — говорит Маккой, глядя в глаза Пайку, твёрдо и решительно.
Игра продолжается, ни быстро, ни медленно. Когда Пайк в очередной раз со шлепком бросает карты на стол, Маккой едва не подпрыгивает. Он даже не пытается посчитать свои карты, просто смотрит невидящим взглядом и надеется, что игра наконец-то закончилась. Тогда он смог бы вернуться к себе в комнату или в камеру, или куда там его отошлёт Пайк, а Кирка бы освободили. Эта ночь слишком вымотала его.
— Маккой. — Пайк легонько хлопает его по щеке. — Маккой, вы меня слышите?
— Простите, сэр. — Леонард заставляет себя посмотреть на карты.
— У вас снова "джин", Маккой.
— Что? — наверное, он не расслышал.
— Я считал за вас ваши очки, а вы... Не знаю, сколько ходов сидели с "джином" в руках. Вы же понимаете, что это значит?
Маккой уставился на него, до конца ещё не осознавая происшедшее.
— Это значит, что вы выиграли. — Пайк бросает оставшиеся карты на стол и откидывается на спинку стула, осунувшись, как заядлый игрок, только что вновь проигравший всё, что имел.
— Выиграл? — Маккой смаргивает, чтобы избавиться от чёрных точек перед глазами.
— Да, Маккой. — Пайк поворачивается к Кирку, глаза которого распахнуты и полны тревоги. Капитан смотрит на адмирала. — Я буду скучать по тебе, Джим. Но я уверен, что оставляю тебя в хороших руках.
Пайк медленно поднимается на ноги и указывает на пояс, которым завязан рот Кирка.
— Я могу забрать?
— Э... Да, конечно. — Маккой чувствует себя так, словно земля перевернулась и звёзды попадали на его голову. Он вскакивает на ноги и неслушающимися пальцами развязывает узел под пристальным взглядом двух пар глаз. Пояс влажный от слюны. Кирк кашляет и сплёвывает. Маккой отдаёт пояс Пайку с чувством, что участвует в какой-то особой церемонии, и с необъяснимым восторгом смотрит, как адмирал повязывает пояс.
Пайк подаётся к Кирку и касается его лица рукой.
— Я не говорю "до свидания", Джим, я говорю "прощай". Надеюсь, что твой новый хозяин будет ценить тебя больше, чем я. — Он убирает руку с неким подобием ласки. — Ложитесь спать пораньше, мальчики. Завтра в 08:00 встреча офицеров, а вы знаете, как я отношусь к опозданиям.
Сказав последнюю фразу, он поворачивается и выходит. Маккой следит за ним взглядом вплоть до того момента, когда дверь закрывается за его спиной с тихим свистом.
— Освободи меня, — хрипит Кирк позади. Маккой поворачивается как раз вовремя, чтобы увидеть, как перекладина на потолке исчезает и руки Кирка бессильно падают вниз. Маккой едва успевает реагировать на происходящее. С коротким "ах" Кирк падает на пол, морщась от боли в затёкших плечах, к которым вновь приливает кровь.
— Твою мать, больно, — бормочет Кир, растирая затёкшие руки, но, когда Леонард достаёт трикодер, сердито отталкивает его. — Только, блядь, не это. Лучше воды принеси.
Когда Маккой возвращается, Кирк залпом осушает принесённый стакан.
— Ещё что-нибудь?
Джеймс вручает ему стакан обратно.
— Что-нибудь покрепче на этот раз.
Маккой не двигается, и Кирк раздражённо интересуется:
— Ну в чём дело?
— После всего, что мы испытали, тебе нечего сказать? — Леонард начинает заводиться — как защитная реакция на всё, что произошло этой ночью. Злость — хороший способ выплеснуть напряжение.
— Что сказать-то? Я не был в шоке, если ты об этом, — хрипло заявляет Кирк.
— Я думал, ты хоть что-то скажешь по поводу того, что я только что выиграл твою свободу ценой своей, которую я мог бы потерять, если бы отправился... туда.
Кирк одаривает его снисходительным насмешливым взглядом, который смотрится по меньшей мере странно, учитывая то, что капитан ещё обнажён.
— Не сильно льсти себе. Он всё время играл нечестно.
— Нечестно? И я всё равно его обыграл?
— Нечестно, чтобы смог выиграть ты. Я же видел его карты. В последнем кону он скормил тебе все карты, который были необходимы для "джина", а когда ты был слишком увлечен мыслями о вечном, растормошил тебя. — Кирк тяжело опускается на свою постель. — Не говори только ему об этом. Я уверен, что у него были свои причины так повести себя, но последнее, что я хочу — чтобы ты считал себя первоклассным игроком в карты. Честно говоря, тебе больше вообще не надо никогда садиться за карточный стол.
Маккой опускается на кровать рядом, потому что ноги попросту подкашиваются.
— Мда, эти подковерные игры, которые вы ведёте друг с другом, попросту выше моего понимания. Такое ощущение, что всё это — какой-то извращённый способ развлечения. Знаешь, заставить маленького забавного доктора вспомнить всю свою жизнь в ожидании близкой смерти. Так ведь?
— Нет. Я никогда не врал тебе, ты же знаешь. Ну... — исправляется Кирк. — Насчёт чего-то важного — так точно не врал. Могу доказать.
Кирк поворачивает голову, и Маккой, настолько привыкший к тому, что поцелуи запрещены, едва не отдёргивается. Губы Кирка мягкие, наверное, немного саднят от грубого пояса, которым были завязаны. Леонард легонько прихватывает их своими и толкается языком в его рот, словно пытаясь так без слов сказать: "Сукин ты сын, когда-нибудь ты сведешь меня в могилу".
— Ты так и не спросил, трахал ли он меня, — прервав поцелуй, выдыхает Кирк Леонарду куда-то между щекой и ухом.
— Неважно.
Кирк коротко усмехается, но от этого тихого звука Маккой невольно напрягается.
— Опять ты со своими грёбанными благородными принципами. А потом ты скажешь, что тебе всё равно, если я буду спать со всеми подряд.
— Мне и правда всё равно. Вся эта игра во власть... — Маккой кладёт руку на плечо Кирка и отодвигает его ровно настолько, чтобы заглянуть ему в глаза. Свободной рукой он оглаживает его запястье, и Кирк непонимающе моргает.
— Слушай, Пайк сказал, что накажет тебя, — вспомнив, говорит Леонард. — Что он сделал с тобой, Джим? Ты выглядел полуживым, когда я зашёл.
— Ах, это... — Кирк криво улыбается. — Он сказал, что убил тебя.
В горле встаёт комок, и Маккой чувствует, что ему тяжело дышать.
— И ты поверил ему?
— Ну, — откликается Кирк, — похоже, он нас обоих обвёл вокруг пальца.
Он хмурится и ударяет кровать пяткой, а потом перехватывает руку Леонарда, сжимая её твердо и крепко.
— Я многого не понимаю, Маккой. Тебе придётся объяснить мне кое-что.
— Мда, он тебя здорово одурачил. Как и меня. — Леонард сжимает ладонь Джеймса в ответ, словно это единственное в этом мире, что у него есть.
— Ну, это я уже понял, — отвечает Кирк, не убирая руки. — Потому и говорю: больше никаких игр.
** кункен - карточная игра, распространенная в Мексике и юго-западной части США. Цель игры состоит в том, чтобы выложить карты на стол определенными комбинациями, чтобы набрать больше очков, чем соперник.
*** котильон - бальный танец французского происхождения.
**** "джин" - выигрышная комбинация из десяти карт, за которую начисляют двадцать пять очков и сумму очков всех карт противника.
***** "экспресс" и "джин" - комбинации карт, приносящий наибольшее количество очков.
Пенкала — не самое удачное место, чтобы погибнуть. "Медвежий" угол Галактики. Поверхность планеты представляет собой полупустыню, в которой глупые гуманоиды с тёмно-жёлтой кожей влачат жалкое существование, периодически прячась от бушующих солнечных бурь. Из-за возмущений в атмосфере закаты тут шикарные, но ни связь, ни транспортер практически не работают.
Именно поэтому имперская делегация прибыла на двух шаттлах на обычный сбор налогов, и потому же, когда необычно большая группа хорошо вооруженных пенкалианцев встречает их, ситуация оборачивается в довольно серьёзную проблему, которую решить обычными фазерами не получается.
Неофициальный девиз Империи "Каждый сам за себя", кажется, работает превосходно. Кирк хватает Маккоя за рукав и тянет в один из похожих на перевернутую шляпу домиков внизу улицы, где они отбирают у хозяев местные тряпки, напоминающие робы, чтобы скрыть униформы.
Итак, меньше чем через час Энтерпрайз откроет огонь, сея смерть в столице Пенкалы, а Кирк и Маккой ускользнули на одну из ферм в нескольких километрах от окраин города — настолько далеко, насколько отважились удалиться в жаркую пустыню и, возможно, даже за пределы зоны поражения пятнадцати килотонной фотонной торпеды.
Крыша дома покрыта сплетёнными корнями, как выяснилось, когда Кирк выгнал перепуганную семью наружу. Комната наполнена холодным синим биолюминисцентным светом, исходящим от похожего на папоротник растения, примостившегося на стенах. Тень и прохлада ощущаются превосходно после жары, шума и страха, коими был наполнен город. И Маккой ничего не имеет против этого ложного чувства безопасности, если оно заставляет его сердце не так сильно ухать в груди, а пот на лбу — высохнуть.
— Не надо было оставлять Спока на мостике за главного, а Сулу — брать в десант? — спрашивает Маккой, когда они немного переводят дыхание.
— Прекрасно. Я проведу последний час своей жизни, случая твои упреки. — Кирк закатывает глаза, глядя на грязный потолок. — Я же говорил, что Сулу в любом случае выполнил бы приказ стрелять, вне зависимости от того, вернулись бы мы или нет. Гранд Адмирал не любит, когда местные ерепенятся.
— Даже если так. Вряд ли у неё есть намерение обсуждать выдачу пленных.
— Слушай, Маккой... Продолжишь в том же духе — и я начну обсуждать перспективу передачи тебя имперским дознавателям.
Это их обычная тема: Маккой не скрывает своего безразличия к завоеваниям Империи, а Кирк изображает ярое желание сдать его тайному отделу имперской полиции. Вообще-то он, как и обещал, не трогал Маккоя и его медотсек, а в обмен Маккой оставлял бунтарские разговоры на то время, когда они были одни.
— Итак, — говорит Леонард с ответным сарказмом, — ты и вправду думаешь, что получишь медаль посмертно за эту операцию? Потому что, учитывая размеры той заварушки, в которую мы ввязались, вряд ли мы выберемся из неё живыми.
— А хрен знает... — отвечает Кирк, сканируя наэлектризованный воздух коммуникатором в пятидесятый раз в тщетных попытках найти место, где бы ловило. — Если Сулу знает своё дело, то с нами, вероятно, всё будет в порядке.
Кирк захлопывает коммуникатор, предварительно установив его в режим маяка, и кладёт на стол.
Маккой прекрасно знает, что это превосходная возможность для Сулу избавиться от большой части руководящего состава за один присест, и вряд ли амбициозный рулевой её упустит. И, глядя на поникшие плечи Кирка, Леонард понимает, что подобные мысли пришли в голову и капитану.
— Ну и ладно, — говорит Маккой, — я ни о чём не жалею.
— Правда? — откликается Кирк и делает шаг к нему. — Уверен?
Доктор чувствует жар его тела и невольно вздрагивает. Глаза Кирка такие синие. Он приобнимает Леонарда за шею, и мгновение спустя губы капитана на его губах. Маккой так часто представлял их поцелуй. Даже чаще, чем секс. И всё равно в реальности он намного лучше, чем любые фантазии: мягкие губы, шаловливый язычок и проникающий под кожу жар — всё наполнено такой чистой сексуальностью, что член Маккоя мгновенно наливается твердостью.
Поцелуй смерти. Но Леонарду плевать. Он целует Кирка в ответ с такой яростью, которая удивляет их обоих. Он хочет коснуться его кожи, трогать его всего, зацеловать до потери пульса. Маккой расстёгивает комбинезон Кирка и стаскивает с его плеч. Это как вспышка сверхновой. Они раздеваются так быстро, как только позволяет тесное пространство. Каждое прикосновение жжёт как огонь. Леонад касается Кирка, твёрдого и бархатного на ощупь. Он массирует напряжённые ягодицы Джима, царапает внутреннюю поверхность бёдер, кусает и вылизывает его соски, а Кирк гортанно стонет и впутывает пальцы в его волосы, а потом свободной рукой надавливает на его плечи, заставляя опуститься на колени. И Маккой совершенно не имеет ничего против того, чтобы оказаться перед желанным и совершенным членом любовника.
Леонард обычный человек, но он всё же доктор, поэтому член вряд ли может его удивить, однако Пайк постарался окружить Кирка такой загадочностью, что Маккой не может не прийти в восторг, чувствуя себя так, словно забрался за семь дверей в замок Синей Бороды к его сокровищу. Это победа. Он скользит ладонью вдоль члена Джима. Раз, два. Концентрированное удовольствие, которое Маккой закрепляет, наконец, обхватывая губами головку. Никакая победа не может ощущаться так сладко, потому что она не имеет вкуса напряжённой, бархатной плоти во рту, интимного мужского запаха Джима. Кирк толкается в его рот и гладит Маккоя по волосам. Леонард тянется к собственному члену. Это замкнутый круг — как будто это Кирк ласкает его плоть губами, а он — касается члена Джима рукой. Они, несомненно, созданы друг для друга, в их маленькой, собственной вселенной, где Пайка не существует. Если бы только Неро опоздал хотя бы на немного, если бы только Маккой успел осуществить то, что задумал с Пайком, если бы Кирк был немного циничнее. Но это была бы другая вселенная. Они были бы другими людьми. Хотя Маккой уверен в том, что притяжение между ними было бы не меньше, ведь разве может быть момент лучше, чем сейчас, когда они вместе?
Кирк кончает в рот Маккоя, вскрикнув и выгибаясь в спине, опираясь на плечи доктора, чтобы не упасть. Леонард жадно сглатывает всё до последней капельки, желая только одного: чтобы было больше. Кирк тянет его вверх, поднимая, и они цепляются друг за друга, тяжело дыша. Капитан целует его глубоко, без промедлений и доводит до разрядки одной рукой, второй придерживая за шею, то лаская кончиками пальцев, то впиваясь ногтями в кожу Маккоя.
Когда Спок, наконец, находит их спустя час, они полностью одеты, но не нужно быть дознавателем или телепатом, чтобы понять, что произошло. Спок сообщает капитану, что шатлл ждёт их недалеко от дома, и отводит взгляд, всем своим видом показывая, что обо всём догадался.
— Ты скажешь ему? — спрашивает Маккой, не в силах выговорить это имя, но зная, что Кирк поймёт, что он имеет в виду Пайка.
Кирк стоит на пороге распахнутой двери, окутанный золотым сиянием солнца.
— Конечно.
— Как думаешь, что он с нами сделает?
Кирк хлопает его по плечу, по-дружески, но в этом жесте нет прежней интимности. Как будто они вернулись в Академию, и Маккой приходит в себя после очередной тренировки на тренажёре, стараясь, чтобы его не вырвало.
— Не знаю. — Кирк сжимает губы в линию, а на его лице застывает маска безразличия.
Пайк наполняет бокал Маккоя слегка газированной содой из старого, отделанного серебром сифона. Леонард смотрит на поднимающиеся со дна пузырьки. Он знает по собственному опыту, что близость смерти делает всё проще. Даже без прозрачных намёков Пайка он видит, что движется к ней, смерти, обозначенной яркой вспышкой счастья, которое никогда не длится долго. Исходя из собственного жизненного опыта, Маккой понимает, что этого более чем достаточно, хотя сейчас, когда ситуация близка к горькой развязке, кажется совсем иначе.
— Я знал, что когда-нибудь это произойдёт, — говорит Пайк, — я просто не думал, что это произойдет с кем-то вроде вас.
Он выглядит удивлённым и подавленным, как родитель, недовольный выбором возлюбленного собственным ребёнком.
— С кем тогда?
— Следующим капитаном Энтерпрайз. Это естественно, не так ли? Дети убивают своих родителей, если только родители не доберутся до них первыми.
— Отец Джима не добрался. — Маккой словно слышит себя со стороны.
— Да, — откликается Пайк. — И я не собираюсь. Хотя его следует наказать. По-другому нельзя.
Маккой холодеет от этих слов.
— Наказать? — повторяет он, но Пайк делает вид, что не слышит слов доктора. Он просто смотрит на Маккоя сверху вниз, как судья, готовый огласить приговор.
— Мы закончили, Маккой. — Адмирал забирает бокал из дрожащей руки доктора. — Увидимся в 2400 в каюте капитана. А пока вы останетесь в собственной комнате и не будете общаться ни с кем. Моя охрана поможет вам в этом. - Голос Пайка звучит так, словно он делает Маккою огромное одолжение. — Вы поняли?
— Да, адмирал, — отвечает Леонард, прекрасно осознавая, что его час пробил — его лишь несколько отсрочили.
Маккоя сопровождают ухмыляющиеся охранники, когда он идёт к каюте Кирка в полночь по земному времени. Он всё ещё в одет в форму, а самые отвратительные шесть часов ожидания, когда все внутренности скрутило в тугой клубок, позади.
Каюта капитана на Энтерпрайз одинаково величественна и защищена. Маккой удивлён, что охрана впускает его одного, без сопровождения, и он переступает кроваво-красный ковёр у входа, проходя внутрь.
Дверь с тихим шорохом отодвигается, и первое, что видит Леонард — Кирк, обнажённый, с заведёнными вверх связанными руками, прикреплёнными к перекладине на потолке. Его рот завязан зелёным поясом адмирала.
— Вы вовремя, доктор.
Маккой с трудом отводит взгляд от Кирка и смотрит на Пайка, который стоит рядом с Кирком, полностью одетый, со скрещенными на груди руками. Его поза расслабленная, как и раньше, но взгляд яркий, острый и требовательный. И Маккой снова смотрит на Кирка. Не для того, чтобы попялиться, скорее, чтобы защититься от этих глаз. На теле Джима нет следов, а агонайзер Пайка всё ещё прикреплён к его поясу, но это не значит, что Кирку не причинили боли. Когда Маккой наконец встречается взглядом с Кирком, он замечает круги под глазами. Джим пытается что-то сказать, глухо мычит, не в силах выговорить ни слова из-за закрывающей его рот материи.
— Что вы с ним сделали? — шепчет Маккой.
— Всё в своё время, — отвечает Пайк. Он скользит взглядом по Кирку вверх и вниз с таким видом, будто бы оглядывает нарисованную им лично картину, которую собирается продать. А Джеймс пытается успокоить дыхание, и ему удается это ровно до тех пор, пока он не встречается взглядом с голубыми глазами Пайка, и то, что он видит в них, заставляет его вновь дёрнуться.
— Маккой. — Пайк кладёт руку на плечо доктора и слегка сжимает его, как будто они старые друзья и всего в полуметре от них нет обнажённого блестящего от пота Кирка. — Вы играете в карты?
— Э-э-э, да, сэр, — отвечает Маккой, на несколько мгновений попросту не соображая ничего от страха.
— Отлично, потому что я собираюсь дать вам шанс получить то, что вы хотите. — Пайк довольно улыбается, и Леонард чувствует лёгкий приступ тошноты от этой улыбки.
— Зачем вам это делать? В чём подвох?
— Потому что вы испортили его. Вы научили его хотеть что-то новое, то, чего я не могу дать ему. Он не будет перечить мне, но и вас не забудет. Хотеть вас и воздерживаться — невозможно для него. Это разрушит дисциплину. Он сильно рискует из-за этого. Пенкала доказала это. Если Спок не нашёл бы вас, вы бы были погребены под метрами осколков после взрыва бомбы с улыбками на губах. — Пайк поворачивается к Кирку, как будто тот участвует в разговоре. — Неправда ли, Джим? Он действительно этого стоит?
— И что вы предлагаете? Решить этот вопрос, просто... сыграв в карты? — нужно придумать какой-нибудь план действий, но Маккой не может придумать ничего.
Пайк коротко пожимает плечами.
— Дуэль на пистолетах на закате, конечно, более драматично, но вы же понимаете, что не вариант. Так что играем в карты. Если вы выиграете, то я отдам вам Кирка со всеми правами и привилегиями и так далее.
— А если я проиграю? — спрашивает Маккой, потому что Пайк ждёт этого вопроса.
— А что вы можете предложить? — интересуется Пайк, гордо, словно дело касается выставленного на продажу товара, и гладит Кирка по боку. — На что вы готовы пойти, чтобы получить его?
— Свою жизнь, — без колебаний отвечает Леонард.
— Нет уж, слишком просто. Кроме того, я мог бы забрать её ещё несколько лет назад. Нет, Маккой, вам придётся выложить на стол что-нибудь действительно достойное моей цене. - Прикосновения Пайка к коже Кирка лёгкие и нежный, одними кончиками пальцев. — То, что вам действительно дорого.
Картина, которая возникает перед глазами Маккоя, такая чёткая и яркая, что внутри всё скручивается от страха, но он уверен, что эту ставку Пайк примет.
— Если я проиграю, — отвечает доктор, — я отправлюсь на бериллиевые шахты на Аргалон-7.
Он не ошибся — Пайк удовлетворённо кивает:
— Идёт. Насколько?
— На пять лет. — Ровно столько они с Кирком знакомы. К тому же вряд ли он продержится так долго, если только Пайка не убьёт кто-то, кроме Кирка.
— Тебе нравится такое условие, Джим? — спрашивает Пайк. — Согласен?
Взгляд Кирка мрачнеет, он смотрит перед собой не видя, но всё же склоняет голову в знак согласия. Даже если у него была надежда, что Маккой вытащит их обоих из этой заварушки, она исчезает без следа.
— Хорошо, — говорит Пайк, хлопая в ладоши, — ваш выбор, Маккой, во что играм. Начнём, как скажете.
Пайк подвигает стол Кирка для игры в карты и садится напротив Маккоя, рядом с Джимом, оказываясь аккурат на уровне его вялого члена. Леонард понятия не имеет, как он будет даже сидеть спокойно, не говоря уже о том, чтобы концентрироваться на игре. Когда Пайк достаёт новую колоду и резким движением засучает рукава, Маккой не может не вспомнить старую историю про дьявола, предлагавшего сыграть на душу в карты заведомо обречённому на проигрыш человеку. Его тётя Линда часто рассказывала ему подобные истории, потому что верила в дьявола и проклятия — одно из многих качеств, делавших её совершенно непригодной для воспитания ребёнка в реалиях Империи.
— Назовите игру, — настойчиво повторяет Пайк, кладя колоду на стол.
— Кункен**.
— А вы чертовски занятный малый, Маккой, — Пайк издаёт короткий смешок, - вас учили этому на вашем юге? Небось, наряду с котильоном*** и охотой на енота? Ладно. Перейдём к делу. Стандартные правила, двадцать пять очков бонуса за "джин"****, играем до ста очков?
— Как скажете, адмирал. — Линда учила его играть в кункен долгими летними вечерами, когда они сидели на крыльце, если не было много комаров. Куда он ни попадёт сегодня вечером — на Арагон-7 или в ад, — он точно знает, что никогда больше не увидит родную Джорджию.
Пайк даёт Маккою перетасовать, а потом сдвинуть карты, и доктор смотрит на руки адмирала, чтобы сохранить спокойствие, потому что всё остальное в комнате пугает его до смерти — начиная от взгляда Пайка и заканчивая обнажённым Кирком.
Когда Маккой берёт сданные карты, в ушах гудит, а в груди сердце глухо стучит, словно молоток по наковальне. Но внезапно переполненный мыслями мозг Леонарда сдаётся, и напряжение ослабевает. И это ощущение прекрасно. Невесомая чистота. Теперь Маккой понимает, что имел в виду Кирк, описывая свои ощущения перед боем.
Леонард внимательно изучает карты и делает первый ход, долго не раздумывая. Неплохой расклад. Три карты одной масти подряд — с места в карьер.
— Я много спрашивал вас сегодня, Маккой, — говорит Пайк, выкладывая короля, — хотите что-нибудь в свою очередь у меня спросить? Или просто сказать мне что-нибудь?
Что Маккой точно хочет сказать, так это то, что терпеть не может тех, кто болтает, играя в карты, но он прекрасно понимает, что это попытка отвлечь его. И она не работает, потому что он опытный игрок и к тому же сумел избавиться от собственного страха. Он чувствует, что может видеть сквозь карты Пайка, слышать звуки на другом конце корабля. И единственная вещь, недоступная для него, — это то, о чём думает Кирк. Как будто тот должен что-то делать — пытаться строить глазки или наоборот сопротивляться, дергаться, — хоть что-то, чтобы обратить на себя внимание двух людей, которые решают его судьбу при помощи пятидесяти двух бумажек.
— Раз уж вы заговорили об этом, сэр, — говорит Маккой, очень кстати взяв из колоды бубновую тройку. — Почему вы выбрали Кирка?
— Я знал его родителей. Трахал его мать, если уж совсем откровенно. Надеюсь, вы простите мне мою прямоту. Хотя её никогда по-настоящему не интересовал никто, кроме Джорджа.
Игра двигается довольно быстро. Пайк смотрит на карты в своих руках, набирает и сбрасывает их с профессиональной уверенностью.
— Тогда в чём дело? — Маккой надеется, что ему удастся успокоить Кирка после, когда они оба выберутся из этой заварухи.
— Они были идеальной парой — оба амбициозные, страстные, харизматичные. — Пайк бросает короткий взгляд на Кирка, мол, посмотри, он весь в родителей.
— Но ничто из этого не спасло их на Нараде. — Маккой не знает ничего, кроме официальной версии, но выгодно продолжить этот разговор.
— Увы. Если бы они начали эвакуацию раньше, но это не в духе Империи. Погибни вместе с кораблем или, если это невозможно, спасай в первую очередь старших офицеров.
— И что нужно было делать Джорджу Кирку в данной ситуации? — Маккой берёт карту из стопки и понимает, что с таким раскладом выигрывает. — Позволить жене и ребёнку умереть во славу Империи?
— Да кому к чёрту нужна эта Империя? — говорит Пайк, умудрившись шокировать Маккоя, хотя тот уже думал, что ничто не может удивить его. — Он должен был спастись сам. Это то, что сделал бы в данной ситуации любой нормальный человек. Альтруизму нет места в обществе для успешного его функционирования, Маккой. Все пожинают то, что посеяли.
И с последней фразой Пайк кладёт на стол карты, довольный тем, что завершил свою игру. По спине Леонарда пробегает неприятный холодок — он был слишком увлечён собственным раскладом, чтобы обращать внимание на карты Пайка. Последним ходом он бы смог закрыть все карты адмирала, но компьютер всё равно засчитал победу за Пайком, который теперь вёл на двадцать очков впереди, а Маккою сократил одну пятую пути к блестящей карьере на имперских шахтах.
Они сыграли ещё два тура. Леонард держит рот на замке, но Пайк всё равно ведёт, хотя доктор и чувствует себя более уверенно.
— Но был ли это и правда альтруизм? — спрашивает Маккой, когда начинается следующая игра. — Может быть, он планировал убежать, прихватив с собой дилитий, но просто не успел.
Пайк фыркает:
— Хорошая сказка. Только вряд ли кто в неё поверил бы. Другое дело — правда.
— Правда? Вы имеете в виду, жертва собственной жизни ради жены и ребёнка?
— Именно. — Пайк поднимает взгляд от своих карт и смотрит на Леонарда. — Подобной слабости нет места на Флоте, даже среди предателей.
Маккой кивает, хотя и остаётся при своём мнении.
Игра затягивается, и Маккой, утомлённый этой неясностью, начинает жалеть, что не выбрал покер, особенно, когда Пайк в очередной раз покрывает все его карты и благодаря этому получает шестьдесят восемь очков в сумме, в то время как Маккой получает испарину. Карьера в аду вырисовывается всё более отчётливо.
Леонард тасует карты и думает, что по крайней мере последние минуты своей свободной жизни постарается испытать терпение Пайка.
— Но вы так и не ответили на вопрос: почему именно Кирк, сэр?
— Хорошие гены, — отвечает Пайк с улыбкой, бросая взгляд на Джима. — И отличное воспитание в одной из лучших колоний для несовершеннолетних. Но по большей части из-за него самого. Я увидел его, поговорил с ним, ну, вы понимаете. Это был некоего рода тест-драйв, который он прошёл.
— Ясно. — Вот теперь Леонард изо всех сил старается концентрироваться на игре, а не на разговорах.
— Это не то, о чём вы думаете, Маккой. Хотя он без сомнений смазливый мальчик. Нет. Я просто привёл его в шаттл и показал ему звёзды. До этого он был лишь в грузовом отсеке корабля, когда его перевозили на шахты. А я показал ему, что он может на самом деле увидеть с корабля. И тогда я понял, что он сделает всё — абсолютно всё, — чтобы снова увидеть это чудо. Это желание не такое, как подавляющее большинство страстей, управляющих нашей Галактикой, Маккой. Оно очень редкое, и благодаря ему можно свернуть горы.
Одновременно с последней фразой Пайк выкладывает десятку червей, и Маккой понимает, что изо всех карт эта — та, что нужна. Он берёт её дрожащей рукой, проверяет несколько раз и говорит:
— "Джин".
Он снова в игре. Леонард надеется на ободряющий взгляд от Кирка, но, когда поворачивается к капитану, тот смотрит в другую сторону.
— Хорошо, Маккой, — сухо говорит Пайк. — Будет мне уроком за то, что я предался ностальгии.
Маккой поднимается, чтобы налить себе воды, чувствуя себя странно, будто бы он как дома в капитанской каюте, но едва ли он может своевольностью унизить Кирка сильнее, чем это уже сделал Пайк.
Адмирал, разумеется, отыгрывается, и после следующих нескольких туров у него восемьдесят два очка, в то время как у Маккоя только семьдесят пять. Если у кого-то из них будет "экспресс" или "джин"*****, все закончится. И Леонард, уже измотанный и плохо соображающий от напряжения, не может не думать о том, чтобы это случилось поскорее.
— Итак, вы показали Джиму звёзды и сделали ставку на то, что он пройдёт всё, лишь бы дотянуться до них, — говорит Маккой прежде, чем Пайк начинает сдавать карты. — Преданность, которая... — Леонард подбирает слова. — Разве она отличается от той, за которую поплатился его отец?
— Вы не поняли. — Пайк мгновение медлит, ловит взгляд Маккоя и удерживает его, одновременно положив колоду на стол с глухим звуком как удар молотка по крышке гроба.
Леонард сглатывает и кивает. Теперь он всё понимает. Пайк говорит о любви — слабости рабов, подчинённых планет и сказок. Пайк нашёл способ использовать её, сделать двигателем своих амбициозных планов, а Кирк — топливо. Одно дело, когда это чувство направлено к звёздному небу и кораблю, несущему его к тем самым звёздам. И другое дело, когда она ведёт к простому сельскому доктору с его привязанностью к Земле, тихой жизни и склонностью к самопожертвованию.
Если Пайк убьёт Маккоя сейчас, Кирк возненавидит его. И раз уж Леонард явно дал понять, что скорее умрёт, чем оставит Кирка, то единственный способ избавиться от него — превратить во что-то, в чём не будет нужды. И шахты на Арагоне-7 справятся с этой задачей на все сто. Несколько недель под землей превратят доктора в жалкое создание с пустыми глазами, не стоящее ни любви, ни даже жалости.
И всё же это ничего не меняет. Маккой не врал, когда говорил Кирку, что ни о чём не жалеет. Возможно, Джим и не говорил ему всей правды, потому что этого не хотел Пайк, но теперь всё встало на свои места.
— Раздавайте, — говорит Маккой, глядя в глаза Пайку, твёрдо и решительно.
Игра продолжается, ни быстро, ни медленно. Когда Пайк в очередной раз со шлепком бросает карты на стол, Маккой едва не подпрыгивает. Он даже не пытается посчитать свои карты, просто смотрит невидящим взглядом и надеется, что игра наконец-то закончилась. Тогда он смог бы вернуться к себе в комнату или в камеру, или куда там его отошлёт Пайк, а Кирка бы освободили. Эта ночь слишком вымотала его.
— Маккой. — Пайк легонько хлопает его по щеке. — Маккой, вы меня слышите?
— Простите, сэр. — Леонард заставляет себя посмотреть на карты.
— У вас снова "джин", Маккой.
— Что? — наверное, он не расслышал.
— Я считал за вас ваши очки, а вы... Не знаю, сколько ходов сидели с "джином" в руках. Вы же понимаете, что это значит?
Маккой уставился на него, до конца ещё не осознавая происшедшее.
— Это значит, что вы выиграли. — Пайк бросает оставшиеся карты на стол и откидывается на спинку стула, осунувшись, как заядлый игрок, только что вновь проигравший всё, что имел.
— Выиграл? — Маккой смаргивает, чтобы избавиться от чёрных точек перед глазами.
— Да, Маккой. — Пайк поворачивается к Кирку, глаза которого распахнуты и полны тревоги. Капитан смотрит на адмирала. — Я буду скучать по тебе, Джим. Но я уверен, что оставляю тебя в хороших руках.
Пайк медленно поднимается на ноги и указывает на пояс, которым завязан рот Кирка.
— Я могу забрать?
— Э... Да, конечно. — Маккой чувствует себя так, словно земля перевернулась и звёзды попадали на его голову. Он вскакивает на ноги и неслушающимися пальцами развязывает узел под пристальным взглядом двух пар глаз. Пояс влажный от слюны. Кирк кашляет и сплёвывает. Маккой отдаёт пояс Пайку с чувством, что участвует в какой-то особой церемонии, и с необъяснимым восторгом смотрит, как адмирал повязывает пояс.
Пайк подаётся к Кирку и касается его лица рукой.
— Я не говорю "до свидания", Джим, я говорю "прощай". Надеюсь, что твой новый хозяин будет ценить тебя больше, чем я. — Он убирает руку с неким подобием ласки. — Ложитесь спать пораньше, мальчики. Завтра в 08:00 встреча офицеров, а вы знаете, как я отношусь к опозданиям.
Сказав последнюю фразу, он поворачивается и выходит. Маккой следит за ним взглядом вплоть до того момента, когда дверь закрывается за его спиной с тихим свистом.
— Освободи меня, — хрипит Кирк позади. Маккой поворачивается как раз вовремя, чтобы увидеть, как перекладина на потолке исчезает и руки Кирка бессильно падают вниз. Маккой едва успевает реагировать на происходящее. С коротким "ах" Кирк падает на пол, морщась от боли в затёкших плечах, к которым вновь приливает кровь.
— Твою мать, больно, — бормочет Кир, растирая затёкшие руки, но, когда Леонард достаёт трикодер, сердито отталкивает его. — Только, блядь, не это. Лучше воды принеси.
Когда Маккой возвращается, Кирк залпом осушает принесённый стакан.
— Ещё что-нибудь?
Джеймс вручает ему стакан обратно.
— Что-нибудь покрепче на этот раз.
Маккой не двигается, и Кирк раздражённо интересуется:
— Ну в чём дело?
— После всего, что мы испытали, тебе нечего сказать? — Леонард начинает заводиться — как защитная реакция на всё, что произошло этой ночью. Злость — хороший способ выплеснуть напряжение.
— Что сказать-то? Я не был в шоке, если ты об этом, — хрипло заявляет Кирк.
— Я думал, ты хоть что-то скажешь по поводу того, что я только что выиграл твою свободу ценой своей, которую я мог бы потерять, если бы отправился... туда.
Кирк одаривает его снисходительным насмешливым взглядом, который смотрится по меньшей мере странно, учитывая то, что капитан ещё обнажён.
— Не сильно льсти себе. Он всё время играл нечестно.
— Нечестно? И я всё равно его обыграл?
— Нечестно, чтобы смог выиграть ты. Я же видел его карты. В последнем кону он скормил тебе все карты, который были необходимы для "джина", а когда ты был слишком увлечен мыслями о вечном, растормошил тебя. — Кирк тяжело опускается на свою постель. — Не говори только ему об этом. Я уверен, что у него были свои причины так повести себя, но последнее, что я хочу — чтобы ты считал себя первоклассным игроком в карты. Честно говоря, тебе больше вообще не надо никогда садиться за карточный стол.
Маккой опускается на кровать рядом, потому что ноги попросту подкашиваются.
— Мда, эти подковерные игры, которые вы ведёте друг с другом, попросту выше моего понимания. Такое ощущение, что всё это — какой-то извращённый способ развлечения. Знаешь, заставить маленького забавного доктора вспомнить всю свою жизнь в ожидании близкой смерти. Так ведь?
— Нет. Я никогда не врал тебе, ты же знаешь. Ну... — исправляется Кирк. — Насчёт чего-то важного — так точно не врал. Могу доказать.
Кирк поворачивает голову, и Маккой, настолько привыкший к тому, что поцелуи запрещены, едва не отдёргивается. Губы Кирка мягкие, наверное, немного саднят от грубого пояса, которым были завязаны. Леонард легонько прихватывает их своими и толкается языком в его рот, словно пытаясь так без слов сказать: "Сукин ты сын, когда-нибудь ты сведешь меня в могилу".
— Ты так и не спросил, трахал ли он меня, — прервав поцелуй, выдыхает Кирк Леонарду куда-то между щекой и ухом.
— Неважно.
Кирк коротко усмехается, но от этого тихого звука Маккой невольно напрягается.
— Опять ты со своими грёбанными благородными принципами. А потом ты скажешь, что тебе всё равно, если я буду спать со всеми подряд.
— Мне и правда всё равно. Вся эта игра во власть... — Маккой кладёт руку на плечо Кирка и отодвигает его ровно настолько, чтобы заглянуть ему в глаза. Свободной рукой он оглаживает его запястье, и Кирк непонимающе моргает.
— Слушай, Пайк сказал, что накажет тебя, — вспомнив, говорит Леонард. — Что он сделал с тобой, Джим? Ты выглядел полуживым, когда я зашёл.
— Ах, это... — Кирк криво улыбается. — Он сказал, что убил тебя.
В горле встаёт комок, и Маккой чувствует, что ему тяжело дышать.
— И ты поверил ему?
— Ну, — откликается Кирк, — похоже, он нас обоих обвёл вокруг пальца.
Он хмурится и ударяет кровать пяткой, а потом перехватывает руку Леонарда, сжимая её твердо и крепко.
— Я многого не понимаю, Маккой. Тебе придётся объяснить мне кое-что.
— Мда, он тебя здорово одурачил. Как и меня. — Леонард сжимает ладонь Джеймса в ответ, словно это единственное в этом мире, что у него есть.
— Ну, это я уже понял, — отвечает Кирк, не убирая руки. — Потому и говорю: больше никаких игр.
** кункен - карточная игра, распространенная в Мексике и юго-западной части США. Цель игры состоит в том, чтобы выложить карты на стол определенными комбинациями, чтобы набрать больше очков, чем соперник.
*** котильон - бальный танец французского происхождения.
**** "джин" - выигрышная комбинация из десяти карт, за которую начисляют двадцать пять очков и сумму очков всех карт противника.
***** "экспресс" и "джин" - комбинации карт, приносящий наибольшее количество очков.
@темы: Кирк, Маккой, Пайк, фанфик, МакКирк, Рай, в котором мы побывали, миррор-вселенная
-
-
30.12.2013 в 20:15Отличная работа, капитан! Вы и ваша бэта - большие молодцы!
-
-
30.12.2013 в 22:14-
-
30.12.2013 в 22:33-
-
30.12.2013 в 23:13