Романтики с большой дороги (2 часть)

[Sky Smuggler]

2 часть

2 часть
Он любит Джоселин Дарнелл, несмотря на все разумные доводы.
Её темные волнистые волосы аккуратно обрамляют чёткий овал лица, а зелёные глаза блестят словно у средневековой ведьмы. Джоселин впивается ногтями в его предплечье, когда они идут под руку, и оставляет красивые царапины на его груди, плечах и спине, когда он раскладывает её на постели.
Она избалована и слишком умна, но Маккой не может не изумляться той легкости, с которой она управляет своими маленькими королевствами по всей Джорджии, небрежно взмахивая рукой, отправляя в коктейль порцию яда и при этом мило улыбаясь.
Ему удается пережить её первое покушение, после которого Леонард трахает её, прижав к стене и держа кинжал у яремной вены, и, наверное, именно тогда влюбляется в неё по-настоящему. Он делает ей предложение, и их семьи рады подобному альянсу, в то время как сам Маккой этой женитьбой утверждает своё право на владение ею.
Когда он обнаруживает в их постели Клэя Тредвелла, ничего не представляющую из себя серость, он перерезает ему горло, а потом развлекается с Джоселин. Он неторопливо вскрывает её, пока она кричит, вырезает на её сердце своё имя, и всё это время поддерживает её в сознании благодаря своему мастерству, холодному расчёту и чудесам современной медицины. Однако она всё равно не выдерживает столько, сколько нужно, чтобы начать просить о смерти.
— Жаль, — говорит он, глядя на истерзанное мёртвое тело.

* * *
Дарнеллы взывают к справедливости, как будто у этого слова в Империи есть самостоятельное значение, а не то, которое придаёт ему победитель. Маккой насмешливо фыркает, выслушивая их обвинения от констебля — тоже члена клана Дарнеллов после женитьбы, — который грозится повесить его за преступление. Единственное, что они хотят — содрать за своё молчание побольше денег с его счета, но их шумное нытьё привлекает внимание вербовщика Звёздного Флота, который явно впечатлён талантами Леонарда, описанными в полицейском рапорте.
— Я могу предать забвению досадный инцидент, — говорит он, притворно улыбаясь, однако его глаза остаются холодными, — Имперский Флот мог бы использовать ваши выдающиеся способности.
Маккой вскидывает бровь:
— Я как-то не очень заинтересован в том, чтобы меня использовали.
Улыбка вербовщика становится шире:
— Тогда уверен, что Имперская планета-тюрьма не подойдёт вам, доктор Маккой.
Намёк более чем прозрачен, и Маккой дрожит от ярости при мысли о том, что следующие несколько лет своей жизни ему придется потратить на Звёздный Флот. Если бы он знал об этом с самого начала, то оказал бы Джоселин гораздо меньше милосердия.

* * *
Маккой почти не задерживается в Академии: не более чем требуется, чтобы пройти курс самообороны и офицерского дела. Его назначают на имперский звездолёт «Фаррагут» под командование доктора Анмара Пьюри. Кажется, единственным занятием Пьюри на корабле является секс с главным инженером и синтез собственных ядов. Это сразу же приучает Маккоя не пить ничего, что не приготовлено им лично.
Лейтенант-коммандер Кирк врывается в его жизнь почти так же, как Империя при захвате новых территорий: потребительски, требуя лояльности и ценя только то, что нужно ему лично. Ему двадцать два, а у него во Флоте уже такая репутация, которую иные офицеры зарабатывают годами. Он первый помощник, но ходит по кораблю словно грёбаный Император, и надо быть слепым кротом, чтобы не замечать его.
Леонард не особо удивлён, когда три энсина и два лейтенанта пытаются убить Кирка, чтобы занять его место. Джеймс — весьма соблазнительная цель для врагов своей семьи. И даже то, что он первый помощник, не помогает ему. Маккой не удивляется и тому, что Джеймсу удается убить всех пятерых, несмотря на то, что из трёх его ран (две — от фазера, одна — от ножа) хлещет кровь, и каждая из них по отдельности угрожает жизни.
А вот что действительно удивляет Леонарда, так это то, что его почему-то заботит спасение жизни этого паренька, когда тот доползает до медотсека. Маккой сам не понимает, было ли это решение лучшим или худшим в его жизни. В любом случае, когда Кирк приходит в себя и смотрит на Леонарда, то улыбается он совсем не так, как тот, кто был на волосок от смерти: лениво и понимающе.
Маккой бегло осматривает зашитые им лично раны и выталкивает Кирка из медотсека, даже не удосужившись ещё раз проверить его общее состояние и делая вид, что не понимает выразительного взгляда и намёков в каждой фразе. Но Леонард не настолько глуп, чтобы поверить, что Джеймс оставит его в покое.
После смены он возвращается к себе в каюту, но едва переступает порог, как обнаруживает себя поваленным на пол, а Кирка — оседлавшим его бедра, да с такой силой, что и не подумаешь, что совсем недавно он получил три почти смертельных раны.
— Доктор Маккой.
— Я убивал и за меньшее, неблагодарный ублюдок, — шипит Маккой, прекрасно понимая, что говоря с Кирком в таком тоне, он ведёт себя крайне неразумно. Но ему сейчас плевать. — Не думай, что я снова залатаю тебя после того, как вскрою твои раны.
Глаза Кирка горят, а его улыбка в тридцать два зуба смахивает на хищный оскал:
— Думаю, я в безопасности.
— Да неужели? — Леонард вскидывает бровь, на пробу дёрнувшись в руках Кирка, проверяя его хватку.
— Не думаю, что ты проделал такую кропотливую работу просто так, — откликается Кирк и сжимает пальцами запястья Леонарда. Намёк совершенно очевиден: «Ты никуда не уйдёшь».
Наверное, комплимент подкупил бы Маккоя, если бы ему самому не были прекрасно известны его способности. Или если бы Кирк не прижимал его сейчас к полу.
— Что тебе от меня надо?
— Поблагодарить. — Кирк ёрзает на нём и кривит губы в пошлой ухмылочке.
— Думаешь, твой член впечатлил меня? Я был занят тем, что перезапускал тебе сердце, — фыркает Маккой, пытаясь проигнорировать тот факт, что его собственный пульс учащается. — Дважды.
Кирк смеётся, и Леонард почти изумлён, заметив в этом смехе искорки искреннего восторга:
— Я видел, как ты разглядывал меня.
— Я много кого разглядываю, — отвечает Маккой, облизывая губы.
Кирк щурится.
— Больше нет.

* * *
Когда Маккой оглядывается на свою жизнь в Джорджии, ему иногда кажется, что всё это было словно во сне, однако останется с ним на всю жизнь. И он отнюдь не уверен, что жалеет об этом.
Они с Кирком трахаются так, словно иначе не смогут дышать: эгоистично, грубо, горячо. Ногти Кирка не оставляют на его теле следов, как ногти Джоселин, но вот его зубы расписывают грудь идеальными кровоподтёками, а ещё есть его кинжал или верёвка, которой он связывает Маккоя... И горящий взгляд, проникающий в самое нутро. Иногда Леонард не узнает себя в том человеке, который попал под столь пристальное внимание Джима.
Иногда он подминает Кирка под себя, вклинивается коленом между ног и трахает его так, словно пытается отвоевать хоть немного прав на Джима. Иногда ему кажется, что лучше всего вогнать гипошприц в шею капитана, а нож — в его сердце. Чёрт, да он бы даже согласился на что-нибудь грубое и неизящное типа выстрела фазера! Но когда Кирк оказывается под ним, приоткрывая губы в немом крике, с расфокусированными от удовольствия глазами, Леонард чувствует, как внутри всё скручивает от желания, и он не может отказать себе в удовольствии увидеть Джима в таком виде снова.
Кирк смеётся потом, легко спихивая Леонарда, и потягивается.
— Чувствуешь себя лучше, Маккой? Отлично. У меня есть несколько людей, с которыми я хочу тебя познакомить.

* * *
Один из этих «нескольких людей» — русский, которого доктор в последнее время видел шныряющим по кораблю и прячущимся по углам, он выглядит безобидным тихоней. Но Маккой не покупается на его представление с того момента, как видит, что Дональдсон зажимает парнишку в углу и утягивает к себе в каюту. Её находят через час вскрытой через весь живот и грудь, а дитя Чехов уже находится от нее за четыре палубы.
Ухуру он раньше не встречал, но видел результаты её работы, и неважно, как сильно притягивали взгляд её стройные ноги — холодные глаза Нийоты остужали любой пыл. Он не может не смеяться над тем, что даже Кирк избегает касаться её, за что вознаграждается её взглядом, и видом самого Джима, который уже не знает, что придумать, чтобы подкатить.
Сулу и Спока он встречает, когда «Фаррагут» пристыковывается на базе «Дип Спейс 7» в то же самое время, что и «Аэрфен». Леонард с первого же взгляда чувствует к Споку презрение, однако не может не признавать пользу зловещего спокойного присутствия вулканца, его ум и жестокость. Сулу обращается с Чеховым небрежно, словно играет в покер. Он приобнимает парнишку за плечи и, как ни странно, не заканчивает также печально, как Дональдсон.
Леонард, может, и восхитился бы способностью Кирка собрать вместе офицеров, способности которых делают их впечатляющей и опасной командой, но Маккой знает Джима три месяца, так что уже ничему не удивляется. Рядом с Кирком они непобедимы, и Леонард не сомневается в том, что Джим обязательно и очень скоро станет капитаном.

* * *
Маккой узнаёт, что он назначен старшим офицером медслужбы имперского флагмана, меньше чем через шесть месяцев после знакомства с Кирком. Детали перевода запутаны и включают в себя больше убийств, закулисных игр и перестановок, чем Леонард способен отследить, хотя он не может не восхищаться удивительной, крепкой привязанностью и уважением между Кирком и вновь назначенным адмиралом Пайком.
«Энтерпрайз» прекрасен настолько, насколько вообще может быть прекрасен звездолёт, и Маккой не может сдержать удивления, когда попадает в медотсек. Он обставлен по последнему слову техники — и весь его. Кирк шлёпает его по заднице и уходит прочь, а Маккой даже не может выдавить из себя недовольную мину. Вот где работать! И даже можно пережить тот факт, что зеленокровый гоблин назначен первым помощником.
Новая старшая медсестра встречает его изучающим острым взглядом единственного глаза на симпатичном личике. На месте другого глаза — повязка. Маккой не знает, почему ему, как многим из команды Джима, не пришлось убивать своего предшественника, однако его не оставляет ощущение, что дамочка была причастна к этому.
— Мне сказали, что ваш бывший начальник, доктор Корби, был найден несколько недель назад с вырезанным сердцем, — прямо заявляет он.
Чепел даже не моргает.
— Да, доктор.
— Жаль, я считал его весьма талантливым врачом и с удовольствием встретился бы с ним.
«Прежде чем убить», — добавляет Маккой про себя.
— Большую часть времени доктор Корби проводил, трахая персонал, а не управляя им, — отвечает Чепел ровным, нейтральным тоном.
Маккой вскидывает бровь. Они сработаются, раз она такая хладнокровная. И неглупая.
— Однако, медотсек, кажется, не сильно страдал от отсутствия его внимания.
Чепел бесстрашно смотрит ему в глаза:
— Нет, доктор.
Маккой коротко кивает. Хороша в своем деле и при этом без лишнего бахвальства. Он знает такой тип: видит всё одним глазом или вообще без.
— Отлично, а теперь проведите меня по медотсеку, Чепел. У меня чертовски мало времени.
— Да, доктор. — Кристина резко разворачивается на каблуках и ведёт Леонарда по его новым владениям.

* * *
Чепел и впрямь показывает себя способной девочкой. У неё есть маленькая страсть: развлекаться с особо нерасторопными членами экипажа, теми, кто допускает ошибки, более глупые, чем позволено, и попадает из-за своего идиотизма в медотсек. Кажется, только в этих случаях Маккой видит на её лице нечто похожее на удовольствие. Её единственный глаз блестит почти так же, как глаза Кирка, когда он преподает урок нерадивым подчинённым в камере агонии.
Когда Маккою нужна помощь в операционной, — собирает ли он кого-то по частям или наоборот, — она сохраняет хладнокровие, действует уверенно, не дрогнув. Леонарду нравится Чепел. И, наверное, она понравилась бы ему ещё больше, если бы была секунд на пятнадцать побыстрее, когда центарианец рассёк ему лицо когтем.
— Твою мать, грёбаный сукин сын! — рычит он, пытаясь свести края раны вместе. Он зло смотрит на этот инопланетный отброс, в который Чепел всаживает кинжал, и ощущает невольное торжество, когда тот оседает. Когда они с Кристиной займутся другим центарианцем, Маккой заставит его страдать вдвое сильнее и дольше за то, что сделал его собрат.
Конечно же, словно ведомый шестым чувством, Кирк выбирает именно это время, чтобы войти.
— Проблемы?
Его смазливое личико заслоняет собой Чепел, которая поспешно отступает. Кирк берёт в ладони его лицо, поворачивая влево и вправо, оценивая состояние, и Маккой едва сдерживается, чтобы не оттолкнуть Джима, но тот так сосредоточен и увлечён, что Леонарду приходится смириться, хотя его ярость растёт с каждым мгновением.
Когда Кирк требует объяснений, Чепел вводит его в курс дела, и Леонард восхитился бы её способностью так быстро переключать эмоции: от ярости до спокойствия, если бы не был занят, пытаясь сдерживаться и не отшатываться от Кирка, — его пальцы, касающиеся раны, причиняют чертовскую боль. А Джим всё сильнее надавливает на её края, подчёркнуто игнорируя выразительный взгляд Леонарда.
От боли его отвлекают слова Кирка:
— Не нужно. Этот центарианец сделал мне одолжение.
Маккой с трудом удерживается от желания схватить скальпель и всадить Кирку под ребра, чтобы стереть с его лица эту самодовольную ухмылочку.
— Это какое же? Порезав меня?! — возмущенно рычит Леонард. Он напряжён и готов к схватке, а где-то в глубине души копошится неприятное чувство, сильно смахивающее на боль от предательства.
Кирк делает вид, что не замечает его состояния, он просто с силой сжимает щёку Леонарда пальцами и притягивает к себе, убеждаясь в том, что внимание Маккоя полностью сосредоточено на нём.
— Нет. Подпортив твоё смазливое личико. Может быть, теперь мне не придётся наказывать членов экипажа за неподобающие мысли о моём докторе.
Решительные собственнические нотки заставляют злость мгновенно утихнуть, а Леонард чувствует, как сердце сжимается от непонятного странного чувства, названия которому он не может подобрать. Он невольно вздрагивает и стискивает зубы, а потом шипит:
— Так точно, капитан.
Кирк несколько секунд смотрит на него в ответ, заставляя резонировать это непонятное чувство, а потом разворачивается и вразвалочку выходит из медотсека, удостоив Чепел улыбкой и несколькими мгновениями внимания.
А Маккой не может понять, чего он хочет больше: убить Кирка или поцеловать его.

* * *
Кирку нравится трахать Леонарда в его же собственном кабинете.
Кирку, кажется, нравится трахать его везде, но, по мнению Маккоя, особое удовольствие Джиму доставляет то, что он мучает его ожиданием и заставляет просить в своём же собственном проклятом медотсеке.
Руки Леонарда связаны за спиной, а самого его нагнули над столом, заставляя прижаться горящим лицом к гладкой поверхности. Кирк держит его за связанные руки и использует их как рычаг, чтобы натянуть Леонарда на член, и от этого движения Маккой чувствует, как между ног твердеет его собственная плоть, напряжённая и жаждущая прикосновений.
Пот щиплет всё ещё заживающий шрам, а боль — напоминание о том, кому он принадлежит, — заставляет напрягаться, стонать и сжимать пальцы в кулаки.
— Чёрт побери, Кирк, у меня пациенты, у меня... блядь... есть обязанности. Я старший офицер медицины на этой грёбаной жестяной банке! Я не твоя...
Кирк смеётся, и его смех звучит резко, словно продолжение секса.
— Моя, — прерывает он Леонарда, даже не дав Маккою сказать, что он имел ввиду.
Хотя, возможно, Джим знает и сам. В любом случае, Леонард физически не способен думать об этом, когда Кирк вколачивается в него — грубо, проводя рукой по его животу, дразняще и медленно обводя большим пальцем пупок, а потом растопыривая пальцы и резко входя в него вновь и вновь. И от этого движения плоть Маккоя дёргается, касаясь тыльной стороны длинных пальцев Кирка.
А Джим бесстрастно продолжает:
— Ты мой. Поэтому ты будешь тем, кем я скажу тебе быть.
Вспышка жара пронизывает всё тело Маккоя, обжигая кожу и заставляя нервы натянуться струной. Он стискивает зубы, пытаясь сморгнуть марево перед глазами. Дыхание с шумом вырывается из лёгких. Где-то в сознании занозой сидит желание возразить, оно готово вот-вот сорваться с языка, но Кирк меняет ритм, двигаясь неглубокими, короткими толчками и каждый раз безжалостно проходясь по простате. И позвоночник словно прошивает электрическая волна, убивая на корню все возражения, оставляя только короткое: «Кирк! Джим!»
Тяжело дыша, Кирк скользит пальцами к основанию члена Маккоя. Он наклоняется, наваливаясь на Леонарда всем весом, вышибая из его лёгких воздух и заставляя прижаться плечами к столу. Маккой чувствует над своим ухом горячее дыхание Кирка и шёпот:
— Я сейчас кончу, Боунз. Я собираюсь заполнить тебя спермой. Но ты не кончишь, пока я не позволю тебе.
Маккой чувствует, как внутри всё скручивает от похоти, давая толчок его собственному оргазму, но стонет от злости и раздражения, когда Кирк отказывает ему в том, чего ему сейчас так отчаянно хочется. И Леонард чувствует себя перед Джимом таким беззащитным, каким не ощущал раньше никогда. Пальцы Кирка сжимаются вокруг основания плоти сильнее, удерживая Маккоя от разрядки, хотя толчки самого Джима учащаются.
Зарычав, Маккой пытается сбросить Кирка с себя, но тот удерживает его под собой с унизительной лёгкостью, шепча на ухо пошлости, от которых у Леонарда подкашиваются ноги. Всё его тело — словно напряжённая струна, готовая вот-вот порваться. Мышцы до боли сжимаются вокруг члена Кирка, заставляя того стонать от удовольствия.
Джим, вскрикнув, кончает, а Леонарду хочется возненавидеть этот момент, но вместо этого он содрогается от мысли о том, что часть его любит подобные мгновения. Желание кончить настолько сильно, что ему хочется, чтобы его голос сочился не отчаянием, а настоящим ядом.
— Ёб твою мать, сукин ты сын.
Кирк довольно фыркет. Его губы скользят по коже Маккоя, иногда втягивая её и оставляя красивые отметины на шее, в аккурат под линией волос, и Леонард прекрасно знает, что они будут видны из-под воротника форменки — Джим делает это специально.
— Давай, попроси меня хорошенько, — говорит Кирк, двигая бедрами и проводя всего один раз по члену Маккоя, обводя головку большим пальцем. Маккой низко стонет, чувствуя разрядку так близко, что почти ощущает её на губах.
— Пошел к чёрту! — выплевывает он.
Кирк убирает руку и с влажным скользящим звуком, который заставляет Леонарда вздрогнуть, полностью выходит из Маккоя. Приходится закусить нижнюю губу до крови, чтобы сохранить спокойствие. Всхлип вот-вот готов сорваться с его губ, так что он не хочет рисковать. Маккой слышит, как Кирк надевает брюки, а потом садится в кресло позади — в его, Леонарда, собственное грёбаное кресло! — и удовлетворённо вздыхает.
Маккой отдал бы все планеты, расы и целые галактики только за то, чтобы снова ощутить руки Кирка на своём члене. Но он не собирается просить. Не собирается!
— Видел бы ты себя со стороны, Боунз, — говорит Кирк, и Маккою кажется, что он почти видит, может нарисовать себе картину детально.
Он уже нагибал Кирка над столом и любовался зрелищем. Кирк никогда не позволял ему связывать себя (технически, и Маккой не позволяет), но Леонард понимает, как выглядит сейчас: вспотевший, растрепанный, с широко расставленными, дрожащими в попытке удержаться ногами, а между ног — твёрдый и налившийся член. Леонард немного ёрзает, пытаясь снять напряжение в руках, которые будут болеть, даже когда Кирк развяжет веревку.
— Только освободи меня, и мы посмотрим, кто на кого будет любоваться в этой позе, засранец, — угрожает Маккой. Он никогда не боялся Кирка, но сейчас чувствует, что испытывает его терпение. Впрочем, разве это его вина, что Джим постарался сделать так, что кровь прилила к его члену, а не к голове.
Рука Кирка оказывается на внутренней стороне бедра Леонарда, заставляя его немного приподнять ногу. И это могло бы быть лаской, если бы не заставляло Маккоя дрожать от вновь накатившего возбуждения.
— Ты всегда такой упрямый, — мурлычет Кирк, и, судя по голосу, он что-то задумал. Его рука продолжает двигаться вверх, пока не касается задницы Леонарда. Маккой инстинктивно дёргается, желая большего, чем один палец, который Джим вставил в него совсем неглубоко. — Блядь, моя сперма вытекает из твоей задницы, а ты всё ещё слишком горд, чтобы попросить то, что хочешь.
Слова Кирка стирают его сопротивление, совсем как веревки — кожу запястий, обнажая все чувства и желания: неприкрытые, откровенные, горячие. Он сам не понимает, как докатился до такого. Пальцы чешутся от желания взяться за скальпель и воткнуть его в горло Кирка, заставив замолкнуть и дать Маккою вспомнить, кто он есть на самом деле. Леонард ненавидит собственный голос, когда говорит:
— Я не собираюсь просить тебя.
— Лжец, — говорит Кирк, сгибая палец и толкаясь им глубже. Остальные пальцы проходятся по промежности Маккоя, надавливая с неожиданной силой.
И Леонард кричит, чувствуя, как член становится болезненно крепким от очередного острого пика возбуждения. Всё его тело дрожит, а защита, возведённая им, падает под натиском естественного инстинкта. Слова мольбы кажутся чужими, едва различимыми, срываясь с его губ и воплощаясь в сдавленное:
— Пожалуйста, чёрт побери...
Кирк поднимает его со стола, поворачивает к себе лицом, и прежде чем он начинает возражать, что это лишь отсрочит разрядку, толкает на стул, заставляя Леонарда сесть. Даже опускаясь на колени перед Маккоем, Кирк выглядит так авторитетно и важно, словно не собирается отсасывать ему сейчас. Он берёт член любовника так глубоко, что Леонард снова содрогается от нахлынувших чувств, не в силах отследить движения горячего рта Кирка и эту, ощущающуюся почти как наказание, ласку. Он кончает в горло Кирка слишком быстро, чтобы по-настоящему насладиться. Оргазм опустошает, оставляя Маккоя совершенно разбитым, безмолвным и обмякшим.
Он лишь неловко ёрзает, пытаясь вернуть чувствительность всё ещё связанным рукам, тяжело дышит, глядя на Кирка, поднимающегося на ноги и облизывающего губы. Джим выглядит до отвращения самодовольным.
Ничего, кто-то сегодня за это поплатится.
Может, и не сам Кирк, но Маккой всё ещё не оставляет идею пустить ему кровь при первой же возможности.
Чепел, конечно же, выбирает именно это мгновение, чтобы войти. Дверь отодвигается, и она появляется на пороге, сообщая невыразительным, спокойным тоном, что команда вернулась с Аатпо 5 и после атаки местных в ней есть раненные. Она даже бровью не ведёт, глядя на Маккоя. Что ж, значит, будет на ком выместить раздражение.

* * *
Когда Маккой слышит, что в экипаже «Энтерпрайз» появится Монтгомери Скотт, он едва удерживается, чтобы не рассмеяться. Он встречал кирковского лучшего дружка всего лишь раз, и то случайно, но вот о его репутации был наслышан задолго до этой встречи. Как и о репутации его семьи.
Во время увольнительной ещё на «Фаррагуте» Скотти хлопнул его по спине и сказал, что благодарен за то, что тот спас жизнь Джимми, а потом они с Кирком пошли напиваться в ближайший бар и ввязались в драку с местными. Свара, подогретая общим недовольством, обернулась восстанием. А оно, в свою очередь, тем, что Империя приказала уничтожить всё поселение. Кирк наделал тогда шуму, а Скотти пропал на некоторое время.
Маккой не то чтобы ненавидит этого человека в отличие от большинства других людей. Он, скорее, чувствует себя спокойнее, зная, что Скотти не даёт им свалиться с неба на землю, и он не совсем конченый психопат, коим был предыдущий инженер Олсон. Но он не собирается признаваться в этом.
А ещё у Скотти в инженерной есть небольшой, но превосходный дистиллятор. И это на время помогает ему скрыть от Леонарда, что он положил глаз на старшую сестру. На время.
— Мне чхать на то, что они там делают после смены, но эту королевскую задницу я вижу чаще, чем собственных работников! А я-то раньше думал, что кроме тебя никто не пускается на такие ухищрения, чтобы попасть в медотсек! — рявкает он однажды, отбрасывая руку Кирка, которая потянулась к его ширинке.
Джим недовольно поджимает губы, когда его внимание отвлекают от настойчивых попыток раздеть Маккоя.
— Что?
— О! Аллилуйя! Ты наконец-то обратил на меня внимание! Я не шучу, я говорю об этом психе, Скотти! Он вьётся около Чепел, как пчела около мёда, и я уже устал от этого. Или ты скажешь ему держаться подальше от моего медотсека, пока он глаза не сломал, — говорит Маккой, скрещивая руки на груди и стараясь держаться уверенно, в то время как Кирк смотрит на него, сузив глаза, — или в следующий раз, когда он будет крутиться там, я позабочусь, чтобы ломаться было нечему.
— Знаешь, Маккой, это очень смахивает на приказ. — Голос Кирка спокоен, но таит в себе опасность.
Маккой видел, как люди намного старше самого Джима поджимали хвосты, услышав подобный тон.
— Я не собираюсь меряться с тобой членами, Кирк, — рычит Леонард. — Я просто хочу, чтобы Скотти держался подальше от медотсека хотя бы несколько часов в сутки.
Кирк прислоняется спиной к стене и кладёт руки на плоть Маккоя, оглаживая через тонкую ткань брюк. Леонард стремительно вытаскивает кинжал, а затем не менее быстро приставляет его к боку Кирка. Улыбка Джима становится шире, но его губы по-прежнему плотно сомкнуты. Он легонько сжимает член Маккоя. Впрочем, Леонард и не пытается скрыть, что у него почти стоит.
Подавшись вперед, Кирк заставляет кинжал Маккоя вонзиться в себя. И Леонард позволяет ему это. Чуть-чуть, чтобы появилось немного крови. Губы Джима в сантиметре от его собственных.
— Знаешь, а ведь они уже трахались в твоём офисе. Скотти мне говорил. — Кирк облизывает губы. — И не один раз.
Леонард поворачивает кинжал, заставляя Кирка недовольно зашипеть. Его глаза кажутся удивительно яркими, когда он так близко и смотрит в упор на Маккоя, а его ладонь начинает двигаться вдоль члена доктора, заставляя его мгновенно затвердеть. С рычанием, Маккой позволяет кинжалу упасть на пол и разрывает одежду Кирка, безжалостно кусая его губы.
Смех Кирка колокольчиками звучит в его ушах, когда Леонард валит его на пол.

* * *
Маккою кажется, что Скотти — это последняя часть паззла, собираемого Кирком. Он рожден для того, чтобы быть капитаном, Маккой видел это ещё тогда, когда он спустился на пятую палубу «Фаррагута». Голод, живущий в глазах Кирка, придает его взгляду остроту и резкость.
Особенно ярко этот голод заметен во время битвы с корбинами.
Кирк смеётся от души, глядя, как Скотти с изящной жестокостью убивает двух тварей с кулаками, похожими на камни. Маккой даже думает, что один из них, наверное, ещё живой. На его губах пузырится кровь, а глаза закатываются в предсмертной агонии.
Скотти притягивает к себе Чепел с такой яростью и целует так собственнически, что Леонард мог бы почувствовать себя неловко, если бы ему было не наплевать. Или если бы они не трахались в компании друг друга больше, чем один раз.
Отсмеявшись, Кирк обнимает Маккоя за плечи, и Леонард позволяет ему. Голубые глаза Джима блестят, они полны любопытства, жестокости и странной одухотворенности. Маккой чувствует, как внутри что-то сжимается, и, возвращаясь мыслями назад, он с удивлением понимает, что ещё тогда, спустя три месяца общения с Кирком, когда он узнал всех его офицеров, он понимал, что они станут командой Джима. Что они будут непобедимыми. И они уженепобедимы.
Хотя Кирк, конечно, не успокоится.
Интересно, кто-нибудь ещё понял это?

@темы: Star Trek, Скотти, Кирк, Маккой, фанфик, Чепел, гет, слеш, NC-17